ОТРАЖЕНИЕ СИНТОИСТСКОГО КУЛЬТА ПРИРОДЫ В ИСКУССТВЕ: ПТИЦЫ И ЖИВОТНЫЕ В ЯПОНСКОЙ ПОЭЗИИ - Традиции, история / History & traditions - Каталог статей

ОТРАЖЕНИЕ СИНТОИСТСКОГО КУЛЬТА ПРИРОДЫ В ИСКУССТВЕ: ПТИЦЫ И ЖИВОТНЫЕ В ЯПОНСКОЙ ПОЭЗИИ А.А. Буланая Как известно, в синто особое место занимает природа. Это анимистическая религия, и все явления, компоненты природы, согласно синтоистским представлениям, одушевлены и обожествлены. В каждом из них живет свой дух, божество - ками. Это относится и к животным и птицам, которые также являются неотъемлемой частью окружающего мира. Кроме того, синто - религия с развитым шаманским комплексом, поэтому в ней очень большая роль отводится представителям фауны, особенно птицам. Таким образом, мне кажется интересным рассмотреть роль, функции образа птиц и животных в синтоизме и его отражение японском в искусстве. В качестве основного источника я взяла первую антологию японской песни вака - 'Манъёсю'. Выбор именно этого произведения позволяет проанализировать данный вопрос на раннем этапе развития японского общества, когда влияние пришедшего с материка в VI в. буддизма было менее значительным, чем в последующие периоды. В песнях 'Манъёсю' ещё очень заметно влияние шаманских представлений, встречаются упоминания о некоторых магических практиках (например, гадание на панцире черепахи). Это проявляется и в обилии образов животных и птиц: в более поздней литературе видовое разнообразие животных резко падает, хотя ряд образов становится каноническим и остается в японской литературе на века. Итак, в рассматриваемом источнике, как уже было подчеркнуто выше, присутствует большое количество представителей животного мира, всего в источнике они встречаются 1040 раз. Среди них выделяется 76 различных видов. Природные образы и по сей день играют большую роль в японской литературе и мировосприятии. Японскими поэтами природные явления или объекты, в том числе и животные с птицами, используются в первую очередь не для пейзажных описаний, а в качестве символов для передачи определенных чувств, мыслей. За каждым названным животным скрывается куда больше, чем то или иное животное. Оно может сразу вызывать у читателя ассоциации с какой-то местностью, временем года, растением, эмоцией. Подобная устойчивая символика видна на заре складывания японских национальных поэтических традиций, её можно наблюдать уже в 'Манъёсю'. Условно всех представителей фауны, встречающихся в 'Манъёсю', можно разделить на 4 группы: Птицы Животные Рыбы Насекомые Если проанализировать числовое соотношение всех 4 групп, можно сделать вывод, что доминирующее положение в 'Манъёсю' занимают птицы. Они составляют примерно 70% от общего числа представителей животного мира. Кроме того, из 76 встречающихся в данном произведении видов 37 - это птицы, то есть почти половина из них приходится лишь на одну из четырех групп. Безусловно, тот факт, что этой группой стали не животные или не рыбы, а именно птицы, довольно интересен и требует более подробного рассмотрения. Птицы с древности играли большую роль в японской культуре и несли большую символическую нагрузку. В синтоизме, включающем в себя много элементов шаманизма, птицам отведена большая роль как посредникам между миром людей и миром божеств. Орнитологические мотивы присутствовали в различных ритуалах, погребальных обрядах. Так, уже в самом начале складывания национальной культуры в период Яёй, они обладали важными магическими и религиозными функциями, о чем свидетельствует тот факт, что в ходе археологических раскопок деревянные фигурки птиц находят вместе с фигурками дотаку и панцирями черепах, которые, как известно, предназначались для гадания. Кроме того, были обнаружены глиняные фигурки и посуда в виде петухов, использовавшиеся в общинных обрядах. В более поздний период - Кофун (IV-VI в.) - найдено зеркало, на котором изображены сооружения с птицами на крышах, напоминающие синтоистские святилища, а на территории городищ в районах рисоводства найдены останки деревянных ворот с птицами на верхней перекладине, которые символически являлись насестом для птиц - посланцев божеств. Именно они были своего рода предшественниками тории, отсюда и происхождение этого названия: 'место для птиц'. По-видимому, эти деревянные ворота с птицами были заимствованы у южнокитайских народов, имеющих обычай устанавливать подобные сооружения у входа в деревню, а также во время праздников воздвигать столбы с птицами. У древних японцев они могли играть аналогичную роль, ведь и на территории архипелага они считались носителями души риса. Помимо этого, ряд птиц (например, лебеди) выступал в качестве души человека. Есть мифы, в которых после смерти душа покойника превращается в белую птицу. Вообще, в погребальных ритуалах птицам была отведена особая роль. В Кофун были очень распространены глиняные фигурки ханива в виде водоплавающих птиц, кур, петухов, а также домиков с птицами на крышах, которые располагали вокруг курганных захоронений. На росписях в одной из гробниц того же периода изображена ладья с человеком на корме и вороном на носу. Помимо того, что птицы являлись носителями души человека, их полет символизировал путь в другой мир после смерти. Говоря о ритуальном и религиозном значении птиц, следует упомянуть о том, что некоторых священных птиц держат при синтоистских святилищах. Проводятся различные празднества, посвященные птицам, которые являются оцукай (посланцы богов) и госинтё (священные птицы богов). Например, в Оотори-дзинздя, храмах посвященных орлу, в ноябре в честь него проводятся так называемые Тори-но ити - птичьи базары. В синтоизме птиц использовали для гадания, чтобы определить место для строительства святилища, выпускали диких гусей. Некоторые птицы, например петух, связаны с императорской символикой. Показательным и является обряд во время ритуала Дайдзёсай (интронизация императора), во время которого, совершив ритуальное омовение, новый император надевает одеяние из ама-но хагоромо ('небесные пернатые одежды'). Стоит отметить, что и в японской мифологии птицам отведено не самое последнее место. Например, в известном эпизоде первого свитка 'Кодзики', когда богиня Аматэрасу, испуганная нечестивыми действиями своего брата и мужа Сусаноо, укрылась в Небесном Скалистом Гроте, и весь мир погрузился во тьму, другие божества заставили петь 'долгопоющих птиц из Вечного Царства'. Под 'долгопоющими птицами' подразумеваются петухи. Существует поверье, что крик петуха может воскресить мертвого. Кроме того, у южнокитайской народности мяо есть миф, в котором крик петухов вызвал спрятавшееся солнце. Таким образом, и в вышеописанном японском мифе петухи использовались для того, чтобы разогнать тьму, избавить мир от злых сил. Другим примером может служить миф, в котором Аматэрасу послала ворона по имени Ятагарасу, чтобы тот был проводником императора Дзимму в походе, целью которого было основание единого японского государства. То есть, в данном случаем мы видим, что, с одной стороны, птица выступает в качестве посланца богов (также в мифах в качестве вестников упоминаются фазан и горная куропатка), а с другой - как солярный символ (Аматэрасу - богиня солнца). Кроме того, аналогично с представлениями североамериканских индейцев, в этом мифе ворон отчасти наделен важной функцией мироустроителя. Подводя итог, можно сказать, что птицы играли и до определенной степени продолжают играть огромную роль в ритуалах, обрядах японцев и образы птиц являются устоявшимися символами разных явлений в их мировоззрении. Помимо всего прочего, стоит отметить, что птица является довольно поэтичным, романтичным литературным образом, и, например, сравнения человека с лебедем, чайкой, журавлем и т.д. характерно далеко не только для японской поэзии. Таким образом, нет ничего странного в том, что в 'Манъёсю' именно птицы из всех представителей фауны встречаются чаще всего и их виды отличаются наибольшем разнообразием. Следует отметить, что среди птиц явно преобладают дикие их представители. Одомашненные птицы представлены всего несколькими видами такими, как петухи, бакланы, использовавшимися для ловли рыбы, и в какой-то мере ручные соколы, с которыми охотились. Дикие же птицы весьма многочисленны: это и всевозможные виды уток, например адзи, акиса, осидори, и гуси, кукушки, журавли, удзура, чайки и т.д. Вероятно, это можно объяснить тем, что домашние птицы, присутствовавшие в повседневной жизни, были более привычными, обыденными в восприятии людей, нежели дикие, которые привлекали как раз своей вольной жизнью, дикостью, обычно именно такие романтические образы более интересны для поэтов. Далее по количеству упоминаний идут животные, они составляют около 26% от общего числа. Учитывая разнообразие животного мира в целом, можно сказать, что в 'Манъёсю' их вариативность весьма низка, особенно по сравнению с птицами: в произведении упоминается всего лишь 18 различных видов. Не смотря на это, животные также использовались в ритуальных обрядах, магии. Например, черепаха, использовалась для гадания, во время которого жгли панцирь, а по трещинам определяли судьбу. В 'Манъёсю' животные (равно как и птицы) не часто рассматриваются как предмет промысла, пропитания человека. В этом проявляется синтоистское мировосприятие японцев, их стремление к гармонии, единству природой и окружающим миром. Кроме того, нельзя не согласиться с объяснением, которое дают в своей статье Ермакова Л.М. и Мещеряков А. Н. касательно того, что создателями поэзии были земледельцы, а не охотники, поэтому восприятие животных как промысла, источника питания не было первостепенным. Интересно, что большинство упоминаемых зверей реально существуют в природе. Получается, что в отличие от многих других религий, в исконной японской религии, синтоизме, образы были взяты из реальной жизни, окружающего мира. Что касается вымышленных животных, в 'Манъёсю' говорится о трёх таких созданиях: чудище-ките, драконе, лисе. При этом в основном они были заимствованы из китайской мифологии, не были исконно японскими образами. Все песни, в которых упоминаются вышеперечисленные существа, относятся к поздним произведениям 'Манъёсю' (конец VII- начало VIII вв.), но и на этом этапе представления о них были еще не развиты. Как ни странно количество упомянутых в 'Манъёсю' рыб крайне мало - всего 6%. Еще больше удивляет крайне низкое видовое разнообразие водных обитателей: упоминается 7 видов - форель, судзуки, тай, карась, угорь, кацуо, судак, а также краб. Для сравнения можно отметить, что, если говорить о птицах, только среди уток встречается по меньшей мере 7 различных видов: адзи, акиса, осидори и т.д.. Это выглядит особенно странно, если учитывать факт, что рыболовство является важнейшей отраслью хозяйства Японии с древних времен: ко времени создания самых ранних песен 'Манъёсю' методы, орудия для рыбной ловли были довольно развиты и японцы были знакомы со многими видами рыб, даже очень глубоководными. Более того, в самой антологии нередки сцены, связанные с рыбаками и рыболовством, морскими путешествиями, прогулками возле водоемов, однако сами рыбы практически не упоминаются. Можно выдвинуть предположение, что рыбы в целом были слишком бытовым, неспецифическим явлением в жизни людей, они слишком укоренились, вошли в рутинную ее часть, и их просто не могли воспринимать как поэтический образ. В синтоистских ритуалах куда большее место отводилось птицам как магическим существам, посланникам божеств, а рыбы для этого назначения могли казаться чересчур ординарными. Даже в песнях 'Манъёсю' мы в основном видим их как часть бытовой жизни, промысла, которым люди, обычные люди добывают себе пищу, средство для существования. Кроме того, японская духовная культура была в первую очередь культурой земледельцев, а не рыбаков. Последние же считались людьми второго сорта, и поэтому о рыбе почти не сочиняли песен, а сами рыбаки в целом не принимали участия в создании этой культуры. Этим, кстати, и можно объяснить тот факт, что если творцов искусства и привлекали рыбы с поэтической точки зрения, то это была пресноводные её представители. Морское рыболовство не имеет никакого отношения к земледелию, чего нельзя сказать о речном. В 'Манъёсю' довольно часто встречаются песни, в которых с наступлением весны народ занимается ловлей рыбы в горных речках с помощью бакланов, причем это воспринимается даже скорее как некая забава, чем жизненная необходимость. Нередко и красивое, поэтичное описание юных девушек, стоящих в реке и ловящих рыб. Среди пресноводных видов рыб в антологии первое место занимает форель. Она становится одним из образов, используемых для описания любви. Самая малочисленная группа - насекомые. Они составляют чуть больше 4%. Среди них наиболее употребимыми образами стали сверчки, цикады и стрекозы, также встречаются мошки, мухи, бабочка, черви и т.д. При этом многие из них несут в себе негативную символику. Например, мухи связаны исключительно с назойливостью, шумом. В одной из песен автор пишет: Словно мухи в майский день, Слуги верные шумят, Платья яркой белизны Нынче на себя надев... Подобная незначительность насекомых все вполне объяснима тем, что, за исключением ряда выразительных или внешне привлекательных видов, которые как раз сравнительно часто встречаются в 'Манъёсю', как правило, насекомые не слишком популярны среди поэтов и не очень привлекают внимание людей, а если и привлекают, то это зачастую связано с негативными эмоциями. В синтоизме также число почитаемых насекомых весьма невелико. Если подводить итог, касающийся отдельных видов, можно отметить, что самыми часто упоминаемыми представителями животного мира в рассматриваемом источнике являются: Кукушки - 16,4% (от общего числа) Птицы - 12,1% Лошади - 10,7% Олени - 8,2% Гуси - 7,6% Соловьи - 6% Итак, в 'Манъёсю' кукушка не просто самая популярная птица, но и вид в целом. Почему же именно эта птичка, не привлекающая такого большого внимания у большинства других народов мира, занимает столь значимое место в знаменитой поэтической антологии? Во-первых, сразу же бросается в глаза то, что эмоции, которые кукушка может нести в себе, символизировать, отношение к ней могут быть диаметрально разными. Её пение может вызывать в душе как грусть, печаль, тоску одиночества, так и радость, любовь. Первая группа эмоций у поэтов возникала в связи с образом жизни самой кукушки. Эта птица не вьет гнезд, не имеет своего дома, 'домашнего очага'. Именно поэтому её кукование воспринималось как досада, сетование на судьбу, обрекшую её на одиночество, и отражало, например, эмоции героя, проведшего в одиночестве всю ночь. Кроме того, согласно китайским представлениям, кукушка - птица смерти, приносящая беду. С другой же стороны, японцы сделали её героем произведений с любовной тематикой, и отношение к ней могло быть положительным: немало песен, в которых автор наслаждается её кукованием, умоляет спеть для него и даже обижается, если она не прилетает. Например, в песне 3983 автор упрекает кукушку следующим образом: И горы распростертые здесь близко, Ты, как обычно, среди них живешь, Кукушка,- Ведь настал тобой любимый месяц, Так почему не прилетаешь петь? Во-вторых, с религиозной точки зрения, именно эта птица - посредница между миром живых и мертвых - она является одним из вариантов сопровождающего души умершего, то есть играет немалую роль в синтоистских ритуалах, обрядах в качестве связующего звена. Подобное восприятие, кстати, нашло отражение и в поэзии: она стала одной из птиц-вестников. Среди всех представителей фауны выделяются как конкретные виды, так и собирательные образы. Так, к последним относятся птицы. Если такие общие наименования как звери, рыбы довольно редки в произведении, то птицы весьма популярны. Это в очередной раз доказывает их значимость, большую роль в религии японцев, культуре этого народа, в том числе и поэзии. Лошади также занимают заметное место в антологии. В ней мы видим их использование в основном в транспортных целях. Именно они являлись основным транспортным средством. Однако можно говорить и о военном предназначении лошадей. Причиной их широкого распространения в период Кофун стало как раз постепенное объединение страны, формирование государства Ямато, сопровождавшееся многочисленными битвами и столкновениями. Позднее были попытки ограничить количество лошадей в частном владении, однако, как видно из 'Манъёсю', они и позже были очень распространены. Помимо транспортного назначения, у них появился поэтический образ, который нередко связан с воспоминаниями о любимых, близких. В 'Манъёсю' даже часто встречается такая примета, что если лошадь споткнулась, значит, о тебе думают дома. Кроме того, конь ассоциировался с быстротой, поэтому нередко сравнивался с драконом. Он играл роль своего рода пространственной связующей между странником и его домом, местом, где бы он хотел оказаться. Весьма значимой фигурой среди животных был олень. Японцы не разводили оленей, и охота на них не играла никакой существенной роли, однако олень являлся священным и важным с точки зрения культа зверем. Он был связан с культом плодородия, о чем свидетельствует миф о богине Тамацухимэ, которая распорола брюхо оленю и на его крови посеяла рис, давший ростки на следующее же утро. Археологами были найдены дотаку, на которых изображены олени. Кроме того, было распространено гадание по трещинам на оленьих лопатках, также как и на панцирях черепах. Олень стал одним из немногих млекопитающих, которые на протяжении всей истории культуры Японии были популярны среди поэтов. Что касается гусей, будучи перелетными птицами, в японской поэзии они играли большую роль в качестве посланцев к любимому человеку, родным. Например, в одной из песен 'Манъёсю' мы встречаем следующие строчки: О, если б гуси пролетели мимо, Спеша в Хитати - родину мою, Я им поведал бы Тоску свою И дал бы знать о ней моей любимой! Более того, гусь, как и многие другие птицы, играл в синтоизме важную роль. Он был одним из вариантов проводника души умершего, с его помощью осуществлялись некоторые гадания. Для японских писателей одним из самых ярких поэтических образов был соловей. Прежде всего, стоит уточнить, что в японских текстах под существом, которое переводят как соловей, подразумевается несколько иная птица, а именно угуису, или камышовка. Это маленькая коричневая в белую крапинку птица с красивым голосом. Она начинает петь с приближением весны, возвещает окончание зимы и по этой причине так популярна. Чем раньше наступит весна, тем больше будет урожай, поэтому все земледельцы ждали эту птицу с нетерпением, что передалось и поэтическому творчеству. Хотелось бы отметить, что все вышеперечисленные представители мира фауны (за исключением лошадей) являются сезонными птицами и животными. Так, кукушка у японских поэтов неизменно ассоциируется с летом, олень и гусь - с осенью, соловей - с ранней весной. Кроме того, большинство из них занимают важное место в синтоизме, различных шаманских ритуалах. Видное место среди различных представленных в 'Манъёсю' видов поэзии отведено календарной, которая и в более позднее время будет одной из особенностей, символов японской литературы. Как мы видим, она зарождается на самом раннем этапе формирования национальной культуры на архипелаге и уже в тот период занимает очень прочные позиции. Характерной чертой японской календарной поэзии является наличие неких устойчивых атрибутов, соответствующих каждому времени года. К ним относятся различные природные образы, в том числе и животные с птицами. Все они в совокупности как раз и дают характеристику, картину данного времени года в целом. Совершенно естественно, что эти традиции зарождаются в земледельческой среде. В старину сроки полевых работ определялись по прилету птиц, об урожае судили по цветению цветов. Поэтические образы определялись опытом и мировосприятием человека, тесно связанного с природой и зависящего от неё. В древности человек был единым целым с миром природы и очень хорошо чувствовал процессы, происходящие в естественной среде: образ поведения животных, растительные циклы. Именно поэтому в песнях чувства людей неотделимы от явлений природы, между ними нет противопоставления. В поэзии животных и растений использовались для разметки временного пространства, задания нужного чувства, эмоции данного времени года. Каждый сезон символизировал определенные природные образы, которые понятны всем представителям данной культуры. Мир един в восприятии древних японцев, все явления гармонично сосуществуют вместе, и поэтому практически всегда с животным в паре стоит какое-то растение, то есть мы получаем следующий ассоциативный треугольник: сезон - животное - растение. Иногда к ним могут добавляться различные погодные явления, такие как туман, иней весной, снег зимой, ветер, дождь осенью, роса летом. Итак, годовой цикл начинается с весны. Неизменным спутником весны является поющий соловей. Если быть точнее, он символизирует раннюю весну, некий период межсезонье, когда заканчивается зима и вот-вот должна прийти весна. Середина же весны у японцев также ассоциировалась с самыми разнообразными птицами: адзи, каодори, жаворонками, ёбукодори, бакланы (весной начиналась рыбная ловля, в которой использовались бакланы). Вообще стоит отметить, что в календарной поэзии птицы играли куда большую роль, чем животные, что, видимо связано с тем, что поведение птиц более заметно изменяется со сменой времен года: они совершают перелеты на юг, начинают петь после холодной зимы. Символом поздней весны, переходного периода от весны к лету стали мухи. Таким образом, и в образах птиц и животных видно характерное для весны пробуждение, оживление после зимней спячки. При этом каждый сезон неразрывно связан с предыдущим, ведь восприятие времени японцами циклично, это передается и за счет наличия межсезонных животных и птиц. Летние животные и птицы (как, впрочем, и зимние) не столь разнообразны, как осенние и весенние, что, по всей видимости, связано со временем проведения земледельческих работ. Главным символом лета является кукушка. Кроме того, по вполне понятным причинам с концом лета у японцев ассоциировались цикады. Осенью завершается цикл земледельческих работ, и именно с ней связано немалое количество устойчивых животных образов. Прежде всего, к ним относится олень. Осенью он громко плачет, 'зовет жену', и так как именно звуковое восприятие играло очень большую роль, именно это животное стало символом осени. Среди птиц в качестве символов осени были избраны гуси. Это связано с тем, что с приближение холодов они улетают на юг. Что интересно, в песнях 'Манъёсю' отсутствует тематика их возвращения обратно, японцам куда более близко печальное восприятие этих птиц. Более того, спутницей поздней осени-начала зимы являлась также птица тоски - нуэдори с её пронзительно-печальным голосом. В целом из всех времен года у зимы самый скудный ассоциативный ряд. В сознании японцев, как и многих других народов, образ зимы был связан с застоем, неподвижностью и смертью. И, если зимние растения еще можно встретить в песнях (к ним относятся бамбук, сосна и слива), то помимо соловья, характеризующего переход от зимы к весне, животных-символов этого времени года в принципе нет. Одной из характерных особенностей японского литературного творчества является очень точное указание места происходящих событий, важна ориентация в пространстве. Для японцев недостаточно просто сказать, что какое-то действие имело место быть, важно, где именно оно происходило. Это нужно для более полного понимания ситуации, для того, чтобы её лучше прочувствовать, ведь каждый топоним несет в себе целый ассоциативный ряд. Подобную характерную черту японской культуры можно наблюдать уже в 'Манъёсю'. Даже, во многих песнях, описывающих исключительно чувства, человеческие переживания, где, казалось бы, не слишком важно указание места, присутствует точная пространственная ориентация, часто не ограничивающаяся только районом или провинцией, но упоминаются названия и более мелких географических объектов, таких как река, поле, бухта и т.д. Подобные устойчивые ассоциации привели к возникновению макура-котоба ('слова-изголовья') - постоянных эпитетов, определений к словам. Как и времена года, многие местности, районы ассоциировались с каким-то животным или птицей. Таким образом, представители фауны играли важную роль не только во временной, но и в пространственной координации. Одним из самых ярких примеров является 'олень на полях Касуги'. Кроме того, бакланы устойчиво связаны с рекой Сакита (пров. Ямато), адзи - с бухтой Суса (пров. Кии), ёбукодори - с горами Мифунэ (пров. Ямато), каодори - с горами Микаса (пров. Ямато), тидори - с рекой Сахо (пров. Ямато), форель - с рекой Мацура (пров. Хидзэн). Животные и птицы не всегда однозначны, они могут иметь отношение к нескольким топонимам, например гуси соотносятся с горой Тацута, горой Касуга, полями в Такамато (пров. Ямато); журавли - с бухтой Муко (пров. Сэтцу), Вака (пров. Кии), рыбы - с бухтой Сика (пров. Тикудзэн), бухтой Мицу (пров. Харима). Каждое животное и птица ассоциировались у японцев с каким-то душевным состоянием. Они часто использовались для того, чтобы придать песне нужную эмоциональную окраску, выразить свои чувства. Сразу же бросается в глаза то, что представители фауны использовались намного чаще для передачи негативных эмоций, переживаний. Особенно это касается птиц. То или иное ассоциативное использование птицы или животного было связано с какими-то характерными чертами в их поведении, образе жизни. Например, кукушка, не вьющая гнезд и не имеющая 'домашнего очага' нередко была средством для выражения горя. Другим примером может служить птица нуэдори, отличительной особенностью которой является пронзительно-печальный громкий голос. Восприятие же гусей как птиц горе было, по-видимому, связано с их перелетом в другие края. Кроме того, животное или птица могут символизировать не само чувство, а человека, связанного с какой-то эмоцией. Та же кукушка является образом возлюбленной, а ниодори - неожиданно появившегося человека, что связано с её свойством глубоко нырять, долго находиться под водой, а потом неожиданно всплывать на поверхность. Животное или птица играли важную роль в описании эмоций, помогало автору выразить себя. Японцы воспринимали себя как часть окружающий их природы, поэтому нередко их собственные чувства шли в унисон с природными явлениями. Подводя итог, можно сказать, что восприятие и понимание природы с точки зрения синтоизма, ощущение единства с окружающим миром породило ряд особенностей, характерных в японской литературы: сезонную поэзию, пространственную ориентацию с помощью природных образов, тот факт, авторские эмоции были неизменно связаны с каким-то явлением в окружающем мире. Список использованной литературы 1. Бакшеев Е.С. Сакральные птицы в древнеяпонской культуре синто// Труды VIII международного симпозиума международного научного общества синто 'Синто и японская культура'. М.: Макс Пресс, 2003. 2. Глускина А.Е. Комментарии // 'Манъёсю'. Т. 1. М.: Наука, 1971. 3. Ермакова Л.М., Мещеряков А.Н. Растения и животные в японской поэзии. Природа, 1988, #11. 4. Манъёсю (Собрание мириад листьев): В 3 т. / Перевод с яп., вступл., ст. и коммент. А.Е. Глускиной. М.: Наука, 1971. 5. Мещеряков А.Н. Книга японских символов. М.: Наталис, 2007. 6. Мифы Древней Японии: Кодзики / Пер. со ст.-яп., предисл. и коммент. Е.М. Пинус. Екатеринбург: У-Фактория, 2005. 7. Редько Т.П. Тысяча журавлей: Антология японской классической литературы VIII-XIX вв. СПб.: Азбука-классика, 2005. Источник: http://www.ru-jp.org/bulanaya.htm
1 2 3 4 5 Категория: Традиции, история / History & traditions \| Добавил: Tiana (20 Октября 2011)
Просмотров: 1007 \| Рейтинг: 0.0/0

Всего комментариев: 0

Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]